– грубо, совсем как Джералд, когда его допекали: «Отвяжись от меня!», но капитан Батлер смотрел на них, и она только кисло улыбнулась в ответ. Это было просто невыносимо – Мелли всегда все понимает шиворот-навыворот! Впрочем, пожалуй, было бы хуже, умей она читать ее истинные мысли.
– Какой прекрасный жест, – негромко произнес капитан Батлер. – Такие жертвы вливают мужество в сердца наших храбрых воинов в серых мундирах.
Резкие слова готовы были сорваться с губ Скарлетт – ей стоило немалого труда сдержать их. Во всем, что бы он ни говорил, звучала насмешка. Она испытывала острую ненависть к этому человеку, стоявшему возле киоска, небрежно облокотившись о прилавок. И вместе с тем от него исходила какая-то сила. Она ощущала его присутствие как нечто осязаемо-живое, горячее, грозное. И ее ирландская кровь закипала в жилах, когда она читала вызов в его глазах. Нет, она должна, чего бы это ни стоило, сбить с него спесь. Он пользовался своим преимуществом перед ней, потому что знал ее тайну, и это было невыносимо. Значит, надо найти способ как-то в чем-то восторжествовать над ним. Она подавила в себе желание бросить ему в лицо все, что она о нем думает. Как говаривала Мамушка, мухи слетаются на сахар, а не на уксус. Она поймает эту вредную муху, она ее наколет на булавку. И тогда уже он будет в ее власти.
– Благодарю за комплимент, – сказала она и очаровательно улыбнулась, делая вид, что не заметила скрытой в его словах насмешки, – и вдвойне приятно услышать его от такого прославленного человека, как капитан Батлер.
Он закинул голову и расхохотался. Прямо-таки загоготал, со злостью подумала Скарлетт, заливаясь краской.
– Почему вы не говорите прямо того, что думаете? – спросил он, понизив голос настолько, чтобы среди всеобщего шума и веселья никто, кроме нее, не мог его услышать. – Почему не сказать мне в глаза, что я негодяй, не умею вести себя как подобает джентльмену и должен немедленно убираться отсюда, не то вы прикажете кому-нибудь из этих мальчиков в серых мундирах вызвать меня на дуэль?
Ей хотелось ответить ему какой-нибудь колкостью, но, сделав над собой героическое усилие, она сказала:
– Что с вами, капитан Батлер? Что это вам взбрело в голову? Всем же известно, какую вы себе снискали славу своей храбростью, своей… своей…
– Вы меня разочаровали, – сказал он.
– Разочаровала?
– Конечно. Во время нашей первой и столь знаменательной встречи я думал: вот девушка, наделенная, помимо красоты, еще и отвагой. Теперь я вижу, что осталась только красота.
– Вы хотите сказать, что я трусиха? – Она сразу ощетинилась.
– Безусловно, у вас не хватает смелости признаться в том, что вы думаете. Впервые увидев вас, я сказал себе: таких девушек – одна на миллион. Она совсем не похожа на этих маленьких дурочек, которые верят всему, что говорят их маменьки, и прячут свои желания и чувства, а порой и разбитые сердца под нагромождением пустопорожних учтивых слов. Я подумал: мисс ОХара – натура незаурядная. Она знает, чего хочет, и не боится ни открыто об этом сказать, ни… швырнуть вазу.
– Так вот, – сказала она, давая волю своему гневу, – сейчас я действительно скажу все, что думаю. Будь вы хоть сколько-нибудь воспитанным человеком, вы бы не пришли сюда и не стали бы говорить со мной. Вам следовало бы понимать, что я не имею ни малейшего желания вас видеть! Но вы не джентльмен! Вы грубое, отвратительное животное! И пользуясь тем, что ваши паршивые суденышки как-то ухитряются обставлять в портах янки, вы позволяете себе приходить сюда и издеваться над настоящими храбрыми мужичинами и над женщинами, которые готовы пожертвовать всем ради Правого Дела…
– Минутку, минутку, – широко ухмыляясь, прервал он ее, – вы начали прекрасно и в самом деле