глаза его гневно сверкали.
Скарлетт поспешила перенести войну на территорию противника.
– Почему вы так ненавидите Эшли? Можно подумать, что вы ревнуете к нему.
Слова вылетели сами собой – она готова была прикусить язык за то, что произнесла их, ибо Ретт откинул голову и так расхохотался, что она вспыхнула от досады.
– Вы не только бесчестная, но еще и самонадеянная, – сказал он. – Никак не можете забыть, что были первой красавицей в округе, да? Вечно будете считать, что более лакомой штучки в туфельках нет на всем белом свете и что любой мужчина, узрев вас, должен тут же ошалеть от любви.
– Ничего подобного! – запальчиво выкрикнула она. – Просто я не могу понять, почему вы так ненавидите Эшли, и это единственное объяснение, какое приходит мне в голову.
– Ну, так пусть вам в голову придет что-нибудь другое, прелестная моя чаровница, потому что ваше объяснение неверно. А насчет моей ненависти к Эшли… Я не питаю к нему ненависти, как не питаю и любви. Собственно, единственное чувство, которое я испытываю к нему и ему подобным, – это жалость.
– Жалость?
– Да, и еще немного презрения. Ну, а теперь наберите в легкие побольше воздуха, надуйтесь как индюшка и объявите, что он стоит тысячи мерзавцев вроде меня, да и вообще, как я смею чувствовать к нему жалость или презрение. А когда вы выпустите из себя весь воздух, я скажу вам, что имею в виду, если вас это, конечно, интересует.
– Ну, так меня это не интересует.
– А я все равно скажу, ибо не могу допустить, чтобы вы продолжали строить себе эти ваши милые иллюзии насчет моей ревности. Я жалею его потому, что ему бы следовало умереть, а он не умер. И я презираю его потому, что он не знает, куда себя девать теперь, когда его мир рухнул.
В этом было что-то знакомое. Скарлетт смутно помнилось, что она уже слышала подобные речи, но не могла припомнить – когда и где. Да и не стала пытаться – слишком она раскипятилась и не в состоянии была сосредоточиться.
– Дай вам волю, все приличные люди на Юге были бы уже покойниками!
– А дай им волю, и я думаю, люди типа Эшли предпочли бы лежать в земле. Лежать в земле под аккуратненькими мраморными плитами, на которых значилось бы: «Здесь лежит боец Конфедерации, отдавший жизнь ради Юга», или: «Dulce et decorum est»[27], или какая-нибудь другая популярная эпитафия.
– Не понимаю почему!
– А вы никогда ничего не понимаете, пока это не написано дюймовыми буквами и не подсунуто вам под нос, верно? Если бы они умерли, все их беды были бы уже позади и перед ними не стояли бы эти проблемы – проблемы, которые не могут быть разрешены. А кроме того, их семьи на протяжении бесчисленного множества поколений гордились бы ими. И еще я слыхал, что мертвые – счастливы. А вы считаете, что Эшли Уилкс – счастлив?
– Ну, конечно… – начала было она, но тут же вспомнила, какие в последнее время были у Эшли глаза, и умолкла.
– Он счастлив, или Хью Элсинг, или доктор Мид? Мой отец или ваш отец были счастливы?
– Ну, может, и не были так счастливы, как могли бы: они ведь потеряли все свои деньги.
Он расхохотался.
– Дело не в том, что они потеряли деньги, моя кошечка. Дело в том, что они лишились своего мира – мира, в котором выросли. Они – точно рыба, вынутая из воды, или кошка, которой обрубили лапы. Они были воспитаны, чтобы стать людьми определенного типа, выполнять определенные обязанности, занимать определенное место в обществе. А этот тип людей, эти обязанности, это общество навсегда исчезли, когда генерал Ли подошел к Аппоматтоксу. Ох, Скарлетт, не будьте же дурочкой! Ну, что Эшли Уилксу делать теперь, когда у него нет дома, плантацию у него отобрали за неуплату налогов, а цена благородным джентльменам – пенни за двадцать штук. Может он работать головой или руками? Готов побиться об заклад, что вы немало потеряли денег с тех пор, как он взялся управлять лесопилкой.
– Ничего подобного!
– Как славно! Могу я взглянуть на вашу бухгалтерию как-нибудь в воскресенье вечером, к да у вас выдастся свободное время?
