В прошлом году я частенько видел, как они вдвоем раскатывали в коляске. Должно быть, он это делает ради нее.
– Если бы все дело было в Скарлетт, он и пальцем бы не шевельнул. Он был бы только рад отправить Фрэнка Кеннеди на виселицу. Я лично думаю – это все из-за Мелли…
– Миссис Мид, не хотите же вы сказать, что между ними что-то было!
– Ах, не говорите глупостей! Просто Мелли всегда питала к нему непонятную слабость – особенно после того, как он пытался обменять Эшли во время войны. Ну и он, надо сказать, никогда в ее присутствии не улыбается этой своей мерзкой улыбочкой. К ней он всегда внимателен, и заботлив, точно… точно совсем другой человек. Глядя на то, как он ведет себя при Мелли, начинаешь думать, что он мог бы быть вполне приличным человеком, если б захотел. Так вот, я считаю, что он делает все это… – Она помолчала. – Вам моя мысль не понравится, доктор.
– Мне вообще все это не нравится!
– Так вот, я думаю, что делает он это частично ради Мелли, а главным образом для того, чтобы иметь возможность поиздеваться над нами. Мы все так ненавидели его и так открыто это высказывали – и вот очутились у него в руках, а теперь либо вы должны утверждать, что были в доме этой Уотлинг и тем самым унизить себя и своих жен перед янки, либо сказать правду и пойти на виселицу – иного выбора нет. И он понимает, что мы все теперь будем обязаны ему и его… любовнице и что нам легче пойти на виселицу, чем быть обязанным им. О, бьюсь об заклад, он получает от всего этого огромное удовольствие.
Доктор крякнул.
– Он и в самом деле очень веселился, когда вел нас в тот дом на второй этаж.
– Доктор, – миссис Мид помедлила, – а как там вообще?
– О чем вы, миссис Мид?
– Да в том доме. Как там? Висят хрустальные люстры? И красные плюшевые портьеры, а вокруг зеркала в золоченых рамах от пола до потолка? Ну, и, конечно, девицы – они раздетые?
– Мать пресвятая богородица! – воскликнул доктор, потрясенный до глубины души, ибо ему никогда и в голову не приходило, что целомудренная женщина может испытывать любопытство к своим нецеломудренным сестрам. – Как вы можете задавать столь нескромные вопросы? Вы просто не в себе. Я сейчас дам вам успокоительное.
– Не нужно мне никакого успокоительного. Я просто интересуюсь. О господи, ведь это единственный для меня случай узнать, как выглядит дом с такой репутацией, а вы не хотите рассказать!
– Я ничего не заметил. Уверяю вас, я был бесконечно смущен, оказавшись в подобном месте. Мне и в голову не пришло посмотреть вокруг, – сухо сказал доктор, неизмеримо более расстроенный этой неожиданно обнаружившейся чертой в характере жены, чем всеми событиями истекшего вечера. – А теперь увольте меня от дальнейших расспросов: я хотел бы поспать.
– Ну, так и спите, – разочарованно проговорила миссис Мид. Но когда доктор нагнулся снять сапоги, из темноты до него донесся ее вдруг повеселевший голос: – Долли Мерриуэзер наверняка сумела все вытянуть из своего старика, так что я от нее узнаю.
– Боже праведный, миссис Мид! Не хотите же вы сказать, что приличные женщины беседуют между собой на такие темы…
– Ах, да ложитесь вы, – сказала миссис Мид.
На следующий день шел мокрый снег, но когда сгустились зимние сумерки, ледяная крупа перестала сеяться с неба и задул холодный ветер. Запахнувшись в накидку, Мелани вышла на дорожку перед своим домом и, недоумевая, последовала за незнакомым негром-кучером, таинственно попросившим ее подойти к закрытой карете, которая стояла перед домом. Когда Мелани подошла к карете, дверца открылась, и она увидела неясные очертания женской фигуры.
Нагнувшись, вглядываясь в полумрак, Мелани спросила:
– Кто вы? Может быть, зайдете в дом? А то на улице так холодно…
– Прошу вас, сядьте в карету и побудьте со мной минуту, мисс Уилкс, – раздался из глубины смутно знакомый, смущенный голос.
– Ах, это мисс… миссис… Уотлинг! – воскликнула Мелани. – Мне так хотелось вас увидеть! Вы непременно должны к нам зайти.
– Да разве я могу, мисс Уилкс.